Гарсия Мартинес Франсиско
Пустыня, захватывающая нас
Мы переживаем пандемию, которая подтолкнула нас к тому, чтобы заново открыть для себя то измерение жизни, которое наше технически развитое общество всеобщего благоденствия считало возможным игнорировать, а именно то, что мы уязвимые существа, которых постоянно преследуют изнутри и извне неудачи, деградация и смерть. Неопределенность стала содержанием нашего сознания в такой степени, в которой этого не было уже давно; и из этой неопределенности как бы считываются все остальные события, происходящие в общественной и личной жизни, по крайней мере, на развитом Западе[1]. Общество, которое думало, что оно контролировало или может контролировать хрупкость жизни, рухнуло.
Тем не менее, nihil novum sub sole[2]. Природные или социальные бедствия циклически воздействуют на население и культуры.
Эти ситуации имеют свое отражение в личных обстоятельствах, которые непрерывно влияют на жизнь людей на протяжении всей их жизни: пережитое насилие, личные неудачи, зависимости, старость с ее психическим и физическим ухудшением, тяжелые болезни, психические заболевания или простое, но часто тяжелое бремя жизни с ограничениями, которые у нас не получается переработать и интегрировать в наше восприятие жизни.
Сталкиваясь с этими ситуациями, в которых сотворенная реальность казалось бы обладает не только смертельной, но и злонамеренной и циничной логикой, человек всегда чувствовал, что помимо своей совести верующего он имеет безусловный мандат, побуждающий его упорядочивать мир, чтобы он был обитаемым, защищенным, очеловеченным пространством. Для сознания верующего это задача, которую человечество получило от Бога и которая есть сама его сущность, как это сказано в повествовании о сотворении мира, когда Бог заповедует человеку владычествовать по Его образу над миром, несущим хаос в своих недрах (Быт. 1:27–28). Другими словами, чтобы мир продолжал свое существование или постоянно был пространством, где реальность не определяется хаосом, Бог наделяет человека высшим призванием: быть Его образом, его представителем.
Таким образом, верующий знает, что миру постоянно угрожают силы смерти, которые необходимо усмирить и вписать в логику жизни. И именно здесь проявляется влияние человека на мир, работа, которую люди должны выполнять по образу Божию. Эта работа есть не что иное, как забота о творении Божием во всех его сферах: в природной, личной и общественной жизни. Верующий знает, что творение, хотя в нем и действует Дух Божий, привносящий гармонию в сотворенную материю, еще не завершено и страдает от сил смерти, которые должны быть подчинены или уже подчинены силе воскресения Христова (Флп. 3:10).
Верующий должен понимать, что он не найдет в мире совершенной жизни и что попытка построить рай на земле ведет к абсолютизации отдельных измерений жизни или жизней, создавая пространства исключения. Он знает, что жизнь состоит из материи, которая сама по себе хаотична, что она должна непрерывно упорядочиваться, а мы не в состоянии это сделать, поскольку мы смертны, ограничены и слабы. Таким образом, люди живут в нестабильном равновесии, которое не всегда могут сохранить.
Поэтому забота о мире, заповеданная человеку, будет заключаться не просто в построении порядка, защищающего жизни, что очевидно необходимо, но и в заботе о жизни, полной страданий, которые человеческий порядок не в состоянии устранить и которые во многих случаях сам же и создает.
Это делание, казалось бы, не всегда оказывает конкретное воздействие на структуры земной жизни, но оно вписывает в историю «эсхатологический резерв», который препятствует забвению исключенных из жизни людей и, следовательно, абсолютизации мирских порядков. Таким образом, мы видим, что попечение о творении и истории заложено в христианском призвании как забота, которая, по образу самого Бога, обращена в первую очередь к незащищенным и страждущим и которая постоянно противопоставляет себя жизни или обществу, удовлетворенному созданным им самим порядком[3]. И здесь Церковь выступает как «эксперт по человечности»[4], поскольку она видит человека в том, кого мировые порядки хотят сделать невидимым.
Если говорить о болезни, которую можно рассматривать как «метафору человеческого состояния»[5], то мы знаем, что ее нелегко распознать и принять как самому больному, так и окружающим, которые обычно склонны скрывать от него его заболевание, делая его положение в обществе все более маргинальным, как это мастерски описано в романе Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича». В соответствии с тем, как главный герой представлен в этом романе, только слуга Ивана Ильича, познавший тяготы подневольной жизни, способен утешить и ободрить его на протяжении угасания. Хотелось бы особо отметить один момент: наши раны могут стать источником очеловечивания, когда они принимаются и интегрируются в жизнь как ее неотъемлемая часть. Они могут возродить источники нашего подлинного существования, реализованного по образу Божию, и источники человеческого братства. Именно на этой антропологической хрупкости и основывается радикальное действие Христа.
Таким образом, жизнь людей, пострадавших от кризисных ситуаций, в том числе и верующих, неизбежно несет на себе отпечаток этих кризисов, являющихся для них испытанием, которому их подвергает их собственное существо. Говоря о пандемии COVID-19, Папа Франциск подчеркнул, что люди «не выйдут из кризиса такими же, как раньше: они станут либо лучше, либо хуже»[6]. Через эти испытания мы можем или перейти к истинным отношениям с самими собой, с другими и с Богом, или же разрушить саму человечность нашей жизни[7]. Поэтому такие испытания должны стать, насколько это возможно, тем временем, которое позволит верующему человеку остановиться и осознанно принять для себя Христа в качестве образца.
Христианство как предложение драмы спасения
Христианство есть предложение жизни, доводящее человека до предела страдания, а не защищающее от него; это заставляет верующего принять и нести свой собственный крест и даже крест других людей, чтобы найти истинную твердую почву для совершенной жизни. Именно в этой ситуации человеку предлагается парадоксальный спасительный попутчик, который сам тоже изведал страдания, но полон жизни и может ее разделить.
В полемике Кьеркегора с Церковью Дании его времени это, возможно, было гордиевым узлом напряженности. Философ осуждал стремление епископа утешить верующих увещеванием, в котором не говорилось о крайней нищете и, следовательно, обесценивал предложенный христианством путь спасения. Только в скорбях, полагал философ, мы познаем, кто мы. Только в них мы находим путь ко спасению. Невозможно получить опыт спасения и утешения, не прикоснувшись к бездне отчаяния.
Некоторые религиозные деятели иллюстрируют этот парадокс.
- Вспомним святого Хуана де ла Крус, которого его же братья по ордену заперли в келье, а по сути в темнице, и чуть было не довели до физической смерти; вспомним о его призвании и о его личности. И в этом ужасном положении, в крайней физической немощи, в грязи и презрении, ему дается высочайшее переживание Бога, которое он отразил в «Духовной песне» и других своих стихотворениях, сочиненных там же[8].
- Точно так же Дитрих Бонхёффер, запертый в нацистской тюрьме в то время, когда сила зла, казалось, превосходила силу Бога, пишет проникновенную молитву «Во мне тьма…»[9], описывая свой собственный опыт страдания, в котором Бог, не изменяя внешних обстоятельств, раскрывается как Спаситель.
- И, наконец, опыт страдания человека, осознавшего бездну своего греха, от которого он уже не может освободиться, и все же знающего, что грех преодолен благодатью. Это евангельская история, рассказывающая о разбойнике, распятом рядом с Иисусом (Лк. 23:40–43). А тем человеком, который превратил это в принцип духовной жизни, был святой Силуан Афонский, сказавший: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся»[10].
Это тот опыт, который открыто или тайно переживают многие простые христиане. Он является ядром христианской веры, так как спасение всегда превышает возможности, которыми обладает мир. Бог предлагает нам то, чего мы хотим, но не можем получить самостоятельно. В этом суть пасхальной тайны Христа, которая дарует нам возможность спастись. Вот почему через приобщение к этому событию мы получаем высшее основание вечной жизни, которая освобождает человека от его страха перед ограничениями и перед смертью.
Немощь Христа как спасительное событие
Учение о сошествии Христа в преисподнюю и, тем более, о воскресении как восхождении из ада[11] подтверждает радикальную спасительность служения Иисуса. «Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою» (2 Кор. 8:9), — говорит апостол Павел, превращая это событие в аксиому веры.
Несомненно, на протяжении всего своего служения Иисус создавал такой порядок жизни, при котором отверженные были вырваны из социального хаоса, поглотившего их, лишившего их идентичности и возможность присутствия в мире. В настоящее время это служение продолжает развиваться в приятии хрупкости и ранимости всего сотворенного.
С Его рождением (с Его воплощением) Он становится нашим братом по плоти и крови не только в пространстве человеческой деятельности, но и в пространстве бездействия (Фил. 2:6–8). Он становится одним из нас, имеющим экзистенциальную немощь, свойственную человеку, как мы узнаем из рассказа о начале Его служения — в повествовании об искушениях. Ему угрожают силы разрушения, его преследуют силы ненависти, пытающиеся лишить его достоинства (Мф. 4:1–11; Лк. 4:1–13). И в этом состоянии, когда из груди Его исторгаются «вопли и слезы» (Евр. 5:7), он все же возьмет себя в руки и будет сопровождать мир, «покорившийся суете» (Рим. 8:20).
Усвоение этого состояния дает Ему возможность стать высшим и решительным ходатаем за людей. Его ходатайство уже не будет словом, взирающим на страдание как бы со стороны, но будет тем же самым человеческим страданием, которое вопиет к искуплению внутри самого Бога (1 Кор 15:28). Включенное в саму жизнь Божию израненное тело Христово молит об окончательном преображении в жизни Божией (1 Кор. 15:28). Отчасти на это указывал и Паскаль, который утверждал, что «Иисус будет в агонии до конца света»[12]. Таким образом, заступничество Христа становится для человека надеждой на спасение.
Кроме того, базисный и солидарный опыт Его немощи делает Его мистагогом, указывающим путь к Богу изнутри Его противоположности — тьмы. В Послании к евреям Иисус представлен как образец спасительной веры, и путь Его страданий становится источником ободрения и надежды для верующего (Евр. 12:1–3). Эта идея доведена до предела апостолом Павлом, когда он говорит о смерти со Христом, чтобы совоскреснуть с Ним (Рим. 6:8; 2 Тим. 2:11–13).
Таким образом, для верующего жертва Иисуса и постоянная память о Нем являются прибежищем, смыслом и будущим, и мы видим это в молитвах, которые бедные и униженные люди возносят перед крестом.
Таким образом, немощь Христа знаменует собой направление деятельности Церкви. Эта деятельность не должна ограничиваться лишь заботой о мире, то есть деятельностью по его упорядочиванию и преобразованию. Она также призвана войти в свою собственную нищету и страдание и оттуда проложить путь сострадательного, радушного и воодушевляющего сопровождения человечества, которое поможет людям принять не только жизненные богатства, но и человеческую экзистенциальную немощь как пространство, в котором осуществляется бытие.
Заключение. «Вы — свет мира»
На этом пути, который проходит через экзистенциальную немощь и страдания и который превращается в заботу о других по образу Бога, очень важен опыт Юлианы Нориджской, который некоторые вспомнили во время вынужденной изоляции при пандемии[13]. Пространство ее мистического опыта — это болезнь, которая предает ее в руки смерти и от которой она начинает выздоравливать в тот момент, когда священник вручает ей распятие. Именно тогда, когда она уже перестает бороться со смертью, она понимает нежность любви к ней распятого Христа. И в этот момент она начинает возвращаться к жизни, чтобы возвестить всем: «Все будет хорошо, и все будет ко благу». Послание, которое не сводится к наивному и нереалистичному утверждению, что все разрешится, но которое следует читать как парафраз восклицания апостола Павла из Послания к римлянам: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:38–39) или как обетования Иисуса из Евангелия от Иоанна: «Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16:33).
Он пережил боль и агонию и стал источником евангельской надежды в мире, пронизанном войнами и эпидемиями, а также бедностью и болью, которые они всегда несут.
Церковь и верующие должны позволить себе уйти в это пространство радикальной немощи и приобрести там то смирение, которое, как это ни парадоксально, наделяет нас столь же решительной силой и превращает нас в свет миру. Это та пасхальная тайна, которая так или иначе должна осуществиться в каждом верующем и в самой Церкви. Выступая здесь, в Москве, я не могу не вспомнить, что точно такой же путь прошел и Федор Михайлович Достоевский, который своей израненной жизнью засвидетельствовал в своем творчестве победу света над тьмой[14].
[1] Андре Ш. «Неопределенность влечет мудрость» и Тальманн Ю.-А. «Сохранять спокойствие во времена неопределенности», Mind and Brain 108 (2021) 1-19.20-25.
[2] Нет ничего нового под солнцем (лат.).
[3] Вот заповеди блаженства, в которых евангелист Лука противопоставляет Царство, проповеданное Иисусом, и мир довольных людей, скрывающий страдания: «…горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» (Лк. 6:24–25). Отсюда и принцип «преференциального выбора для бедных», который появился во Вселенской Церкви после III Генеральной конференции латиноамериканских епископов в Пуэбле в 1979 году.
[4] Павел VI. Обращение к Организации Объединенных Наций в 1965 году [Электронный ресурс]. URL: https://www.vatican.va/content/paul-vi/es/speeches/1965/documents/hf_p-vi_spe_19651004_united-nations.html (дата обращения: 19.10.2021).
[5] Иннерарити Д. Антропология больного человека. Болезнь как метафора состояния человека // Э. Анрубиа (ред.). Хрупкость мужчин. Болезнь, философия и смерть. Мадрид, 2008. С. 91–102.
[6] Видеообращение Святейшего Отца Франциска по случаю 75-й Генеральной Ассамблеи ООН 25.09.2020 [Электронный ресурс]. URL: https://www.vatican.va/content/francesco/en/messages/pont-messages/2020/documents/papa-francesco_20200925_videomessaggio-onu.html (дата обращения -18.11.2021).
[7] «Психологи и богословы, поэты и мистики уверяют нас, что тупик может стать условием творческого роста и преобразования, если опыт тупика полностью усваивается в сердце и плоти и согласуется с сознанием; если открыто взглянуть на ограничения своей человечности и человеческого состояния и позволить печали конечности вторгнуться в человеческий дух с реальным, экзистенциальным бессилием; если эго не требует понимания во имя контроля и предсказуемости, а готово признать тайну своего собственного бытия и отдаться этой тайне; если путь в неизведанное, в неконтролируемые и непредсказуемые пределы жизни свободно выбран, когда путь смертельной ясности меркнет» (Фицджеральд К. Тупик и темная ночь // Т.Х. Эдвардс. Жизнь с Апокалипсисом. Духовные ресурсы для социального сострадания. Сан-Франциско, 1984. С. 93–116 [Электронный ресурс]. URL: https://www.baltimorecarmel.org/wp-content/writings/CF_Impasse_and_Dark_Night.pdf (дата обращения: 15.09.2021)).
[8] См. Руис Ф. (реж.). Бог говорит в ночи. Жизнь святого Иоанна Крестителя. Мадрид, 1990. С. 157–188: «Темная ночь. Преображение в Толедо».
[9] «Боже, к Тебе я взываю в начале дня. Помоги мне молиться, собрать мысли и направить их к Тебе, один я с этим не справлюсь. Во мне тьма, в Тебе — свет, я одинок, но Ты меня не оставишь, я малодушен, но в Тебе подмога, я беспокоен, но в Тебе мир, во мне горечь, в Тебе — терпение. Мне Твоих путей не понять, но Ты укажешь мне путь» (Сопротивление и покорность. Письма и записки из плена. Саламанка, 2008. С. 105). Незадолго до своей смерти он написал: «Наша радость скрыта в страдании, наша жизнь — в смерти» (Цит. по: Бетге Э., Бонхёффер Д. Теолог-христианин сегодня. Бильбао, 1970. С. 1245).
[10] «Без этого опыта сошествия во ад невозможно истинно познать, что такое любовь Христа, Его Голгофа и Его воскресение» (Архимандрит Софроний. Писания св. Силуана Афонского. Мадрид, 1996. С. 192). Жан Лафранс объясняет эту фразу следующим образом: «Речь идет о том, чтобы осознать, что ад — это не только объективная реальность, но и что каждый из нас находится в аду в той мере, в какой он отделен от Бога, от других и от самого себя. Ад — это разделение, которое я испытываю в себе, не делая добра, которого хочу, делая зло, которого не хочу» (Сила молитвы. Мадрид, 2000. С. 73).
[11] См. Gesché А. L’agonie de la Résurrection ou la Descente aux Enfers. Revue theologique de Louvain, 1994(25): 5-29.
[12] Мысли. «Тайна Иисуса», с. 553.
[13] См., например: Фокс М. Юлиана Нориджская: мудрость во время пандемии и после нее. Блумингтон, 2020.
[14] «14 апреля 1867 года… Достоевский ведет жену в музей, чтобы показать ей «Сикстинскую мадонну» Рафаэля. Он считает, что эта картина прекрасно иллюстрирует идею о том, что страдание порождает красоту; этого же добивается он в своих романах, в которых герои обретают через несчастье нравственное великолепие, очищенное от всего безобразного, вульгарного, грязного, жалкого» (Тэнасе В. Достоевский. Барселона, 2021. С. 146)
